Дарья Емельянова играет во многих спектаклях Тимофея Кулябина — в «Онегине», в «Гедде Габлер», в трагедии Шиллера «Коварство и любовь», которая в «Красном факеле» именуется «KILL», наконец, в премьере нынешнего сезона — чеховских «Трех сестрах». Драматургическая основа везде — классика. От героини, хочешь-не хочешь, а ждешь того, к чему привык чуть ни со школы.
Если это Татьяна Ларина, ждешь на сцене «милый идеал», как ее сам Александр Сергеевич называл. А у Емельяновой Татьяна — влюбленный подросток, угловатый, и неловкий, вот курит с Онегиным украдкой, а вот письмо пишет, — едва стол не разносит по щепочкам, — чувство нахлынуло, куда деваться. Дарья говорит: «Те опыты и те эксперименты, которые Кулябин предлагает актеру, — они бесценны. Дай Бог, как можно дольше быть в его команде». С этого и начался разговор. С экспериментов.
Спектакль «Гедда Габлер». Фото: Фрол Подлесный.
— Сложно ли было вживаться в такую Татьяну?
— Какую?
— Ну… не хрестоматийную. Не ту, которая сидит с растрепанной косой, пишет при свече любовное письмо гусиным пером, а в конце спектакля говорит: «Я другому отдана; я буду век ему верна».
— Легко ли над ролью Татьяны работать? Это счастье было! Трудно всегда. От репетиции к репетиции, и даже после выпуска спектакля, если не бросать работу — трудно! Но мы все к этому стремимся. Потому что каждый раз ты что-то новое находишь в роли.
Мы шли за режиссером. Он умеет заражать и заряжать своим вИдением. Я не могу сказать, что какая-то была ломка в связи этим. Для меня наша Татьяна — это чистая эмоция, что ли. Открытая, ясная. Такая Татьяна присуща каждому из нас, только в определенный период — когда мы еще не побиты. Или побиты, но каким-то чудом не утратили веру в светлое будущее. Мне кажется, очень важна фраза, которую режиссер однажды сказал: «Она не осуждает».
Представляете, что это такое? Даже в тот момент, когда Онегин на именинах приглашает Ольгу, — даже тогда у Татьяны нет осуждения. Может быть, удивление, страх, обвинение себя самой в действительно чрезмерной эмоциональности. У нас есть в спектакле такие моменты, они появились на репетициях, мы их специально не задумывали.
— И за них, я знаю, вам пеняли — мол, Пушкин такого не писал.
— Как объяснять… мы этого не хотели! Но вы представьте: Татьяна — юная девочка, живет в деревне, ее тревожат какие-то еще не сформулированные желания, непонятные мечты, сны, первые впечатления от прикосновений любимого человека: вот он появляется в комнате — и пространство меняется, стены раздвигаются, дышится по-другому!.. Кстати, первый опыт произнесения текста на языке жестов был, когда мы репетировали Онегина. Слова не могли выразить то, что Татьяна чувствовала. И мы попробовали без слов.
Сейчас я бесконечно рада, что Татьяна по-прежнему со мной. Мне кажется, очень хороший тренинг для актера — иметь такой спектакль в арсенале, такую героиню рядом, постоянно возвращаться к тем, первым впечатлениям, снова так смотреть на него, так желать, так жаждать — как вначале, как было на репетициях… Понимаете меня?
— Понимаю. Только эта ваша Татьяна — она бы не сказала Онегину те самые слова, что другому отдана и верна.
— Она и не сказала. Я думаю, что и у Пушкина Татьяне было непросто такое сказать. Мне почему-то кажется, что она была благодарна Онегину за те минуты, часы, дни и месяцы, а, может быть, и годы, которые он ей подарил. За те эмоции. Мы же эмоциями живем. Во всяком случае — женская половина. Да и мужчины тем же живы, хотя и отрицают это.
Спектакль «Онегин». Фото: Фрол Подлесный.
— «Онегина» я смотрела недавно. Обратила внимание — никто не ушел. Не было возмущенных зрителей, покинувших зал! Когда уходят — обидно?
— Ну, если кому то хочется уйти… Я это воспринимаю, как арт-проявление. Когда красивая, нарядная, уверенная в себе — громко цокая каблуками и громко хлопнув дверью — уходит. Чтобы все увидели, все поняли ее позицию, ее отношение. Надо это человеку? Пусть проявляет! Любое мнение имеет место быть. Любое проявление — тоже.
Это школа нашего уважаемого Тимофея Кулябина. Он свободен в этом отношении — и нас научил тому же. Хотя так относиться получается не всегда. Честно скажу. Бывают сцены, от которых ждешь тишины — особой, звенящей. Когда мы молчим. И зал молчит. Но если такого не происходит… Кто виноват? Мы. Что ж — осуждать ту, которая простучала по залу каблуками и ушла?
— Татьяна в «Онегине» и Луиза в «KILL» — обе юные, наивные, влюбленные, обе заложницы обстоятельств. И, тем не менее, на сцене такие разные. Татьяна, вы сказали, — эмоция. А Луиза?
— Для меня Луиза — функция. Правда, я только сейчас понимаю, что от меня надо было в этой роли. В процессе работы она постоянно доформулировывалась, от спектакля к спектаклю. Почему функция? Потому что Луиза не сопротивляется. У Татьяны нет осуждения. У Луизы — нет выбора. Есть только тотальное заблуждение героини. Она трижды отказывается от бесконечно любящего ее человека — и верит, что поступает правильно! Мне кажется, Татьяна способна выбирать и прощать. Для меня это божеские проявления в человеке. Луиза и верует, и жертвует неосознанно.
— Маша Прозорова выбирать может? Из ваших героинь у меня Маша — любимая. Как у вас — Татьяна.
— Таня — особенная. А люблю я всех. Может ли Маша выбирать? «Конечно, да!», — сказала бы Маша громким голосом, и даже бы стукнула кулаком. И, может быть, кинула бы стул.
Маша может разрешить себе выбирать. И испытывать. И пойти дальше. Но — есть выбор других людей. И свобода других людей. И любови других людей.
Спектакль «Три сестры». Фото: Фрол Подлесный.
— Вам важно, в чем вы одеты на сцене? Маша в «Трех сестрах» так хороша, так изящна, туалеты ее безупречны. Как тут не вспомнить Татьяну Ларину в сандалиях…
— … мужских сандалиях, скажу вам по секрету. Да уж, Татьяну нарядами не баловали. Луизу тем более. Когда мне дали Машу, я внутренне ликовала. Кто в доме Прозоровых самый красивый? Ма-а-аша! Нас попросили под свои ощущения от героинь подобрать костюмы. Чтобы все в спектакле было созвучно.
В Машин облик мы долго «не попадали». Покупаются туфли, я их надеваю — и мы понимаем, что не может эта наиэлегантнейшая женщина, пусть из глубинки, но с природным чувством вкуса и стиля, надеть такие мещанские туфли! (Это я цитирую нашего художника Олега Головко) И мы возвращались в магазин в десятый раз, искали изящную обувь… Я вам открою тайну: адски неудобные туфли. Просто невозможно в них ходить! Но я понимаю: будь Маша на моем месте — она бы плюнула на неудобство, она бы в них летала! Потом — зайдя домой и закрыв двери, — наверное, кричала бы.
— Конечно, я хочу спросить вас про благотворительность, которой вы занимаетесь — про акцию «Будьте добры». Но прежде спрошу про время и силы. Как их на все хватает? Вы так много заняты как актриса, и еще вот себе занятия ищете.
— Мало занята актриса! Мало! Премьера «Трех сестер» была в сентябре. Это ужасно, когда ты сидишь без работы! Я понимаю, что к спектаклям текущего репертуара надо готовиться. И, действительно, тяжело днем репетировать одно, а вечером играть спектакль в совсем другом ключе. Но если нет нового опыта, нового человека, новой роли — это ужасно! Я считаю, что я сейчас просто пролеживаю бока. Кто-то скажет — ничего себе, Даша! А не стыдно ли тебе это говорить — у тебя несколько главных ролей! Но этого мало. Мало всегда. Надо больше. Занятость — это все. Без занятости ты хиреешь.
— Ну, вот теперь и расскажите про занятость помимо театра.
— Это сложно. И я чувствую вину перед своим ребенком. Потому что еду в детский дом, вместо того, чтобы с сыном побыть.
Конечно, мы не можем спасти всех нуждающихся детей. Но одно я знаю точно: если каждый из нас выберет себе направление и приложит хотя бы чуточку усилий, то будет и результат. Мне приходилось слышать: почему ты не помогаешь больным детям, не собираешь деньги туда, где они нужнее? А я позвонила в Дом ребенка № 1 и поняла, что буду помогать одному детскому дому.
Знаете, я предпочитаю на эту тему вслух не рассуждать — получается громко и пафосно. Лучше так: нужны деньги — давайте собирать. Нужны артисты — будем организовывать. То есть, это не надо лично мне… но это надо делать. Я не знаю, как объяснить. Но я не понимаю, как может быть по-другому. И мне очень жаль, что до рождения ребенка я этого не осознавала.
— Как у вас много всего, хоть вы и говорите, что занятости недостает.
— Конечно! Я счастливый человек. Но хочу еще больше! Скажете — эгоистка? Да! Хочу еще больше! Хочу еще детей. Хочу еще любви. Хочу еще внимания. Театрального, зрительского. Хочу вдохновения! Хочу работать! Безостановочно хочу!
Текст: Елена Климова, по материалам газеты «Театральный проспект».
Заглавное фото: Евгения Цвеклинская, спектакль «KILL».
Читайте также:
Дарья Емельянова:«Я чувствую себя бесконечно счастливым и бесконечно неудовлетворенным человеком»
Тимофей Кулябин: «Стараюсь не попадаться на удочку ремесленничества»
