Александр Иванов — путешественник, исследователь, писатель и житель Чачжаевки, первого экопоселения на Алтае, приехал в Новосибирск, чтобы прочитать лекцию о жизни в деревне. Хотя нет, лекция — это слишком официально; этот бородач с лукавым взглядом, скорее, встретился с приятелями за чашкой чая, чтобы поделиться своими рассказами. Пока Саша отвечал на вопросы публики, его дочка Агафья радостно скакала по полу в чайной и ничуть не смущалась нескольким десяткам незнакомых лиц.
«Путешественник, исследователь» — эти определения всего лишь слова, но за ними скрывается целая жизнь, наполненная чувствами, сомнениями, поисками. Мы встретились с Александром, чтобы узнать историю его жизни в экопоселении и вне его. А теперь делится этой историей с вами.
Робинзонские затеи меня всегда интересовали
— Саша, какой была твоя жизнь до Чачжаевки?
— Я родился в Мурманске, школу окончил там же, потом уехал в Тюмень, в медицинский ВУЗ — учиться на врача. Мне всегда нравились травы, интересовало иглоукалывание, поэтому я выбрал специальностью неврологию. Но там выяснилось, что 80% всех болезней имеют глубокие причины, связанные со стрессами, обидами, негативным опытом, пережитым в детстве, и подобным, поэтому я перешёл на психотерапию.
Если идёшь учиться на врача, значит, хочешь людям помогать, но когда видишь, что этого не происходит — это печально, а неврология (несмотря на прекрасный научный аппарат) сама по себе очень мало помогает и большинство пациентов нуждаются в помощи психотерапевта. У меня самого в то время болела спина, я искал причины недуга и так попал в группу холотропного дыхания, после нескольких сеансов спина перестала болеть. Так я выбрал свой психотерапевтический путь. После этого много преподавал — у меня было свое образовательное дело, мы вели семинары по разным аспектам коммуникации, а параллельно с этим я вел приём в частной клинике.
— Когда ты начал путешествовать?
— Я путешествовал всегда: ходил в лыжные походы, занимался туристическим многоборьем. Путешествия для меня — это концентрат жизни. Мне это напоминает работу с фобиями — их можно лечить 10 лет, а можно полчаса, и результат будет одинаковым. Так же и с путешествиями — это та же жизнь, только насыщеннее и интереснее. Раньше я проводил 10 месяцев в дороге, сейчас гораздо более оседлый, но путешествовать не перестану никогда... ну, может, масштабы и направления будут иными.
— Как решил переехать из города в поселение?
— Идея жизни в экопоселении появилась у меня в 2007 году во время путешествия на Курилы — там я познакомился с человеком, который много лет живёт один на острове. А вообще робинзонские затеи, вроде того, как сварить мыло из золы, меня всегда интересовали. Поэтому после возвращения с Курил я начал присматривать себе поселение. Изучил их множество: от европейской части России, включая Кавказ, до Дальнего Востока. Присматривал разные варианты, знакомился с людьми. Большинство были такими, что я сразу понимал: жить с ними не хочу. Не потому что они люди плохие, а потому что многие поселения «идейные», «тусовки по интересам» — в европейской части России, например, очень много «анастасиевцев». Не подходили и природные условия. Например, приехал смотреть участок под поселение в Тюменской области — места красивые: лес, озеро… Но не успел выйти из машины, как с криком «ааааа!» залез обратно — комары меня чуть заживо не съели. После этого стал искать место без комаров. Так появился Алтай.
— Сколько ты уже живёшь в Чачжаевке?
— Официально Чачжаевка появилась 6 мая 2011 года, тогда мы оформили документы на землю, я фактически с того времени и живу. Первую зиму один жил, потом с женой Натальей. Дома у нас тогда не было, мы его только-только начинали строить и жили в бане, там же у нас родилась дочка Агафья. Сын Тихон появился на свет тоже в Чачжаевке.
— Были домашние роды? Дети появились на свет без помощи врачей?
— Да. Но мы серьёзно готовились, много информации изучали, и не забывай, что я врач. У нас была с собой огромная аптечка, но, к счастью, она не особенно понадобилась. Это вообще интересный вопрос. Люди думают, что живя в обычной деревне можно рассчитывать на официальную медицину. Это далеко не так. У нас есть знакомые в одной из окрестных деревень, которые пытались вызвать скорую помощь по поводу серьёзного кровотечения. Им это удалось с третьей попытки… Благо, они неплохо знали законодательство и смогли этим правильно воспользоваться. Пошумели, попугали, скорая-таки согласилась приехать. И это не единственный пример. В городах тоже разные чудеса бывают. Поэтому вообще неплохо учиться быть самостоятельными в этих вопросах. Всем, а не только «жителям леса».
— Как ваши соседи из Кыркылы (ближайшее к Чачжаевке село – прим. авт.) восприняли тот факт, что вы выбрали домашние роды?
— Соседка наша тётя Люда начала причитать: мол, как так, рожайте в больнице, как же вы сами там на горе без врачей будете? Я её спросил: «Тёть Люд, а сами-то вы где родились?» Она ответила: «Вот тут на печке!» И после этого она как-то успокоилась.
В любом поселении должна быть миссия
— Как вы в Чачжаевке выбираете поселенцев? Любой человек может купить землю в селении?
— Выбрать соседа — это, может быть, даже более ответственно, чем выбрать себе супругу-супруга. Потому что жена и муж люди близкие, а сосед, вроде, совсем чужой.
В любом поселении, или же другом сообществе, должна быть миссия. Мало того, она должна быть ясно осознана и прописана. Например, мы объединены одной целью — создать устойчивое сообщество, в котором люди живут в гармонии друг с другом и окружающей природой. Так вот — новый член сообщества должен разделять эту миссию, быть готовым ей следовать, а также подписаться под внутренними «правилами дорожного движения», которые чаще всего оформляются в виде устава. Например, нашим законодательным органом является совет поселения, туда входит по человеку от каждой постоянно проживающей здесь семьи, есть круг поселения, где каждый может высказаться.
Для нас поселение — это, прежде всего, место постоянного проживания, а не дача или место для фестивалей. Поэтому, когда мы ищем себе новых соседей, то ищем людей, готовых постоянно жить в непростых горных условиях.
— Часто приезжают к вам гости посмотреть село, приглядеть его как место для жизни?
— Поначалу много людей приезжало. Тогда о Чачжаевке только слухи ходили, мы сами жили в палатках и начинали строиться, атмосфера здесь была фестивальная. Сейчас первый поток прошел, можно сформировать мнение по фото и видео в Интернете и решить, стоит ли сюда ехать. Изменился и состав гостей, цели у них другие: приезжают только те, кто имеет представление о Чачжаевке. Случайных людей мало.
— Как у вас складываются отношения с соседями?
— Местные у нас очень хорошие, мы дружим, без них ничего бы не получилось. Самый большой страх у людей — это страх неизвестного. Вот, например, секта сатанистов — это страшно? Вроде, страшно. Но если ты знаешь, что у тебя за горой живет секта сатанистов, которые раз в неделю режут кошку в знак жертвоприношения, деталей становится больше, ты знаешь, чего от них ожидать, и уже не так страшно. А вот если у тебя за горой живет неизвестно кто, и что они там делают, никто не знает — это страшнее. Чтобы людям было проще, нужно уметь объяснить деревенскими тётечкам и дядечкам, что ты здесь делаешь. Без нормальных отношений с местными ничего не получится, на этой почве множество поселений развалились. Вот, представь, я говорю: «Мы создаем ноосферное, экологическое, устойчивое сообщество по детерминированной концепции Вернадского и Махатмы Ганди». «Да ну нафиг! — скажет мужик, хватаясь за дробовик. — Они нас детерминировать хотят!» Поэтому мы говорим, что жили в городе, потом нам стало там невкусно воздух нюхать, и суета надоела, вот мы и уехали.
Здесь есть свой местный «интернет»: приезжаешь в соседнюю деревню, которая от тебя в 7 км, а к тебе подходит человек и объясняет, что ты неправильно грядку сделал. А он её точно не видел. Откуда узнал? Ты думаешь, что сидишь здесь за горой и никто тебя не видит, а новости по сарафанному радио быстро распространяются и все всё про тебя тут же узнают.
— Как находишь подход к разным людям?
— Если в двух словах, то с ними нужно общаться на их языке. Это звучит просто, но это и самое сложное. Одного мужика в деревне мы позвали помочь грузить бревна, сказали, что денег дадим, ему, вроде, и хочется заработать, но с «сектантами» связываться нет желания. В итоге он согласился, но был очень напряженным всю дорогу, и тут бревно с машины падает, мы материмся, мужик выдыхает и говорит: «Фух, вы оказывается нормальные, материтесь, я уж думал сектанты какие!» И всё, дальше мы уже нормально общаемся.
Им тоже хочется общения. Когда соседи видят впервые наши купольные дома, они удивляются: «Что за ерунду вы тут построили?» А потом смотрят, внутрь заходят и говорят: «Прикольно, а можно мне такую беседку построить?» Я понимаю, наше поселение для них непривычно: круглые дома, дома из глины, грядки какие-то странные. Постепенно мы рассказываем соседям о принципах пермакультуры и устойчивого развития простыми словами, и они начинают этим интересоваться, спрашивать, как наш урожай: что получилось, что нет.
«Если можешь не только купить, но и сделать сам — значит, ты устойчив»
— Расскажи и нам, пожалуйста, что такое «устойчивое развитие»?
— Принципы устойчивого развития были впервые сформулированы на съезде ООН в 1980-е годы. Там обозначили такой способ существования на планете, который обеспечит жизнь не только нашему поколению, но и последующим. Устойчивое развитие — это не лучший перевод на русский, вроде как устойчивость — это что-то статичное, а развитие — движение. Лучше звучит «способный к самоподдержанию». Об этом могу говорить очень долго, так как это очень большая тема, многоплановая. Она касается разных аспектов жизни: социальных, экономических, экологических, психологических.
Давайте для примера возьмем одну из тем в экологическом аспекте. Строительство дома. Чем более он энергоэффективен, тем более устойчив. Дом должен накапливать и хранить тепло зимой, а летом сохранять прохладу, у него должны быть теплые стены — это понятно, но хорошо, когда вокруг дома есть ещё, к примеру, теплица. Это как бы второй контур. Хорошо, когда есть не только печное тепло, но и солнечное, то есть окна, направленные на юг, и тепловые аккумуляторы. Чем больше источников соединяются, тем устойчивее система. Хорошо, когда есть вода с ручья, из скважины и дождевая. Если мы качаем воду, то хорошо иметь разные насосы. Это лишь маленькие частные примеры.
Когда все аспекты жизни реализованы, должно появляться устойчивое, постоянное развитие. Этот принцип принят всемирными организациями в теории, но на практике ему стараются следовать только несколько маленьких государств. От безысходности. Например, Куба, после того как слезла с нефтяной иглы.
Кризис хорош тем, что показывает: на самом деле у нас не всё так классно, как кажется — и помогает развиваться. Кризис — это эволюционный фактор.
Концепции устойчивого развития — это по сути рекомендации ООН: люди послушают, скажут, что всё хорошо, но что им лично с этим делать не поймут, поэтому важен еще один аспект — психологический. Человек должен воплощать в себе эти 3 принципа устойчивости. Как я могу сделать свою экономику устойчивой? Обмен, дарение, бартеры — это то, что приведёт к уменьшению количества долгов и отказу от банковских кредитов. Им на смену придёт система микроодалживания внутри сообщества и развитие местного производства. Я не выступаю против денег, деньги — это хорошо и удобно. Я против того, чтобы они становились религией, а в городах это очень часто происходит.
— Где берут деньги жители деревень и поселений? Как там можно зарабатывать на жизнь?
— В деревнях часто бывает, что денег нет, но есть ресурсы — например, еда. У жителей полный холодильник мяса, овощей, фруктов, почти бесплатное жилье, но они говорят, мол, вот в Москве у людей много денег, забывая, что у тех, кто живет в столице, все средства уходят на обеспечение жизни, оплату еды и жилья. Эти принципы также распространяются шире: местное супротив привезённого, маленькое производство супротив корпораций. Это не значит, что мы против корпораций в принципе, дома у нас также есть мебель из «Икеи», здесь нет противоречия. Но если у меня есть возможность купить еду у товарища, который её делает, я лучше куплю у него, потому что она лучше. Или мы можем, например, обменяться.
Когда речь заходит о том, чем заняться в деревне после города, возникает вопрос, где взять денег, ведь уже нет той городской работы. Жизнь в поселении означает, что мы выстраиваем вокруг своё личное экономическое пространство.
— Чем отличается деревня от экопоселения?
— Современные экопоселения — это попытка вернуть традиционное устройство сельской жизни, которое было ещё до индустриальных реформ. Но кроме возвращения к истокам, есть ещё попытка включить в систему то, что создано человеком в современности. Глупо же отрицать то, что есть? Лучший путь — срединный.
Экопоселение — это, прежде всего, сообщество. Современная деревня давно не эко, у людей нет понимания принципов экологичности. Нормальное явление — скинуть мусор под откос. Или вот момент: люди забыли, как делать многие вещи — сани, черенки от лопат, топорища. Все решается просто: пошёл и купил. В деревнях многое стало по-городскому. Возвращаясь к вопросу об устойчивости: современные деревни неустойчивы.
Что это ещё? Это возможность существовать долгое время без каких-то других влияний: не купить лопату, а сделать её самому. Поэтому мы стремимся к автономности, но пока многое покупаем. Если можешь не только купить, но и сделать сам — значит, ты устойчив.
Здесь ещё важен вопрос энергообмена: на что мы тратим наше время, освободившееся от тяжёлого труда? Автоматизация убила ремёсла и культуру праздников. Сейчас сельские жители вместо того, чтобы вышить рубаху, идут и покупают готовую. Из деревенской жизни ушло творчество. Поэтому люди часто заливают водкой своё беспокойство о тех вопросах, которые каждый человек себе ставит: о жизни, о предназначении, о реализации. В городе вместо водки есть торговые и развлекательные центры. Современному обществу говорят: «Чувак, расслабься, будь классным потребителем! Что ты паришься о смерти?» Я не парюсь, я знаю, что она есть и поэтому я о ней задумываюсь. Был у меня период в жизни, когда я работал в реанимации и пациенты в нашем отделении постоянно менялись, но не потому что они выписывались, а потому что умирали. Лежали они там все вместе: молодые, старые, богатые, бедные. Вот ты смотришь на них и думаешь: в чём разница? Вот этот парень ещё моложе меня, бац, умер. С кем-то разговоришься, уйдешь на выходной, вернёшься, а его уже нет. Богатые умирают так же как бедные. Вот там понимаешь, что живешь не вечно. Для меня это стало мерилом всего: я постоянно задаю себе вопрос, что я буду делать сейчас, если завтра помру?
— И что ты будешь делать?
— Вот так интервью давать.
Текст и фото: Елена Дубровина.
