Дождь за окном начал превращаться в снег, и холодное осеннее небо опустилось еще ниже. Казалось, эта серая тяжелая пелена, поглотившая солнце, скоро накроет весь город, проникнет во все закоулки, заполнит дворы-колодцы и поползет вдоль проспектов, а потом того и гляди проберется в дома и повиснет под потолком.
Пантуфль поежилась, забралась на табурет и взяла в руки замусоленный карандаш. Она подписывала баночки с вареньями, чтобы не перепутать их зимой, когда они потускнеют и уже не будут так радостно светиться изнутри солнцем и теплом, разноцветными искорками ушедшего лета. Собранные бережно мамиными руками и закупоренные в банки волшебные дни, полные чудес и открытий. Соскучился по лету — стер пыль со стеклянного бочка, открыл — и можно вдохнуть сладкий, терпкий запах июля и даже попробовать его на вкус. Поэтому на банках нужно писать даты. Это — землянично-ромашковое «23 июня» с прохладным привкусом вечернего ливня. А здесь у нас томное жаркое «15 августа», мы его побережем до какого-нибудь праздника. Уж очень хороший был день.
Пантуфль вздохнула. Свитер кололся и кусался хуже тропических москитов. «АД» — старательно вывела девочка на бумажной этикетке. В банке был абрикосовый джем. «ЯД» — красовалось на другой банке. Там, как несложно догадаться, джем был уже яблочный. В следующей — крыжовник с грейпфрутом. Пантуфль послюнила карандаш и, не задумываясь, написала: «КРЫЖОПАМПЛЬ». Всем известно, что самые вкусные грейпфруты растут в Полинезии и называются там памплемусами.
В этот момент зашла мама и, не оценив идею с сокращениями, прогнала Пантуфлю с кухни, посоветовав заняться чем-нибудь полезным. Девочка стянула с полки «Мифологию Полинезии» и забралась на прохладный подоконник. Что может быть приятнее, чем читать о жарких странах, когда по стеклу барабанят холодные капли. Это так же правильно, как переворачивать подушку холодной стороной или бегать по сырой траве босиком в жаркий полдень.
И снова в путь
Пантуфль проснулась от знакомого звука — шуршала, журчала, обнимала борта яхты волна. Когда парусная лодка идет на скорости, возникает ни с чем не сравнимая музыка, которую можно слушать бесконечно. Девочка привычным движением нащупала на полке налобный фонарик и выбралась из темной каюты на палубу.
Стояла глубокая ночь. Но было совсем светло. С матового, бархатного тропического ночного неба лился звездный свет. Луна светила ровным мертвым светом камня, повисшего на невообразимой высоте. Но самое неожиданное — чудо из чудес — светились волны вокруг. И этот свет был живой, переливающийся, движущийся одновременно вместе с волнами и против них.
— Что это? Посмотри, вода светится! — прошептала Пантуфль. В ее огромных темных глазах отражались зеленоватые всполохи.
— Это жизнь, — ответил ее неизменный полосатый спутник, который, словно огромный кот, свернулся клубком на палубе. — Маленькая жизнь. Светится не вода — светится то, что ее населяет. Крошечные организмы, которые ты и увидеть бы не смогла, если бы они не светились. Называется планктон. Им питаются киты, скаты манты и огромные пятнистые китовые акулы.
— Даааа? А мне кажется, океан просто счастлив, что мы снова вместе. Знаешь такое выражение — «светиться от счастья»? — девочка улыбалась во весь рот.
— И снова ты права, — вздохнул Памплемус. — Куда этим ученым спорить с тобой. Они все равно будут посрамлены и удивлены, как же слепы они были. Бросят свои исследования и уйдут в монастырь или в кругосветку.
Пантуфль затянула на поясе спасательный жилет и пристегнулась карабином к леерному ограждению, чтобы не смыло случайной волной.
— Безопасность прежде всего! А теперь рассказывай, где мы.
— Это тебе лучше знать. Вспоминай, куда ты мечтала попасть перед тем, как уснуть. Очевидно, что мы идем вдоль экватора на запад. Чувствуешь, какой сильный, ровный теплый ветер? Это пассаты.
Девочка задумалась.
— Последний раз мы были на Галапагосах. Значит, сейчас мы идем… Я знаю, знаю! Мы скоро окажемся в Полинезии. О, Памплемус, это чудесные тропические острова! Хива-Оа, Тубуаи, Раиатеа, Таити!
Тигр поморщился.
— У меня голова начинает болеть от всех этих названий. В полинезийском языке слишком много гласных для тигра. Мне их не выговорить. Мне больше нравятся Ррррраротонга и Факарррррава! Вот это я понимаю!
Пантуфль помолчала от счастья, всматриваясь в темный горизонт. Небо и море сливались. Широкая пологая волна мягко поднимала лодку на высоту трехэтажного дома, а потом скатывала с этой высоты, как с горки, при этом с непривычки казалось, что твой желудок остался где-то наверху.
— А ты знаешь, почему этот океан называется Тихим? — спросила девочка.
— Конечно, это все знают. Его так назвал Фернан Магеллан, который первым пересек его. Все время этого первого в истории тихоокеанского путешествия стояла прекрасная спокойная погода.
— Какая скучная версия! Давай я тебе расскажу свою, — предложила Пантуфль, устраиваясь поудобнее возле теплого тигриного бока.
— Ну что ж, послушаю с удовольствием, — ответил Памплемус, закрыл глаза и замурчал, чего никак не ожидаешь от такого огромного зверя.
Почему океан Тихий?
Под эту музыку — волн и тигриного мурчания — девочка начала свой рассказ.
— Не знаю, правда ли это, но так рассказывают древние полинезийские легенды.
Когда-то давным-давно, когда боги жили среди людей, в мире была полная симметрия. Что это значит? А вот представь себе, что по одну сторону была Земная твердь, по другую — Великий океан. Ровненько так наш мир был разделен на две половинки. И люди называли Великий океан Тихим, потому что он был очень кротким и не знал страстей, и даже малейшая рябь не тревожила его поверхности.
Его спокойные воды простирались огромным зеркалом. Но был он пустым и мертвым, тогда как на земле жили люди, звери и боги. И Океан скучал. Я бы тоже скучала на его месте. И начал он по ночам, втайне, чтобы не разгневать богов, размывать берега, проникая все дальше вглубь единого материка, захватывая территории, топя леса и поля. Днем он, страшась богов, застывал в неподвижности, зато ночь принадлежала ему безраздельно.
Океан продвигался вперед, гоня волну за волной, поглощая все больше земли, создавая моря, заливы и проливы. Но ему приходилось обходить места, где обитали боги, чтобы не потревожить их сон — так образовались острова!
Когда боги спохватились, Океан уже поглотил 2/3 земной поверхности и был о-о-очень силен. Чтобы укротить эту силу, они подарили ему самое маленькое и самое большое из живых существ. И Океан, кроткий по своей природе, начал лелеять и растить в своих глубинах жизнь, создавая все новые и новые ее формы. Но иногда он вспоминает о своей мощи и грозит опять поглотить землю.
— Мне нравится эта версия. Особенно то, что океан здесь живой, такой же, как мы с тобой. Значит, с ним можно договориться, — пробормотал, не открывая глаз, Памплемус.
— Полинезийцы верят, что все в этом мире, каждое творение имеет «маури», или жизненную силу, — и камень, и дерево в лесу, и ручеек, и воздух, и животное, и человек, — Пантуфль вскочила на ноги и начала взволнованно ходить по палубе, размахивая руками. — И эта жизненная сила объединяет все в одно целое. И все создания, соприкасаясь в этом мире, обмениваются «маури», или «дыханием Бога». И у океана есть своя «маури» — самая большая на планете. Все-все-все, что нас окружает, — живое! И нужно уважать «маури» каждого. Вот если ты срубил дерево для постройки, например, каноэ, ты отнял у него «маури», отнял жизнь. Значит, ты должен взамен вложить жизненную силу в свое творение. Поэтому здесь даже лодки имеют душу. И вообще любой предмет, созданный руками человека. Свои каноэ полинезийцы называют вака.
— А у нашей лодки есть «маури»?
— Конечно, — уверенно произнесла девочка.
Вдруг друзья услышали, как кто-то шумно выдохнул совсем рядом с лодкой. И увидели в темноте мгновенный светящийся росчерк на воде. Пантуфль вцепилась в шкуру Памплемуса.
— Все-таки иногда жутковато ночью в море, — прошептала она, таращась в темноту. За время ее рассказа набежали тучи и скрыли луну и звезды.
— Ночью либо страшно, либо страшно интересно. Все зависит от компании, — улыбнулся в усы Памплемус, который видел в темноте и мог разглядеть странного гостя.
Продолжение следует.
текст: Ольга АНТОНОВА
иллюстрации: Наталья МЯСНИКОВА
