Зрители три часа вспоминали войну. Многие плакали, а кто-то и вовсе ушел, не выдержал. На сцене театра «Красный Факел» шел спектакль Дмитрия Егорова, поставленный в Томском театре юного зрителя. Как сказал режиссер, это важная и нужная постановка о том, что люди привыкли побежать: друг друга, себя, одиночество, равнодушие страны, непонимание близких. Да и война показывает все в концентрированном виде и бесцеремонно обнажает. Актерский ансамбль «Победителей», кстати, получил специальный приз фестиваля «Ново-Сибирский транзит».
Правда о войне
Хорошо писать об этом дома, слыша за окном мирные звуки неторопливо проезжающих машин и лай заскучавших на привязи собак. А на спектакле, честно, случались моменты, когда нестерпимо хотелось закрыть уши руками или выйти из зала. Это спектакль-диалог, спектакль-откровение. Каждый герой на сцене рассказывал свою историю: как попал на войну, что она показала и отняла.
Сначала тихо и едва слышно тикал метроном. Потом громкость стала нарастать. Чаще и пронзительнее доносились беспощадные удары какой-то огромной кувалды, лязг железа. Музыкальные инструменты войны. Девушки-медсестры с шепота перешли на крик, срывая голоса. А я неосознанно повторяла, едва шевеля губами: «Хватит! Не надо!»
Эти страшные истории лучше не представлять, сознание закрывается и не хочет верить, что это когда-то было. Но так и есть. В монологах — сотни документальных свидетельств, собранных белорусской писательницей Светланой Алексиевич.
Это спектакль, от которого можно немного повзрослеть. Первая часть — про Великую Отечественную, вторая — про Афганистан. Сначала вышли медсестрички и по очереди рассказали, как рвались на фронт и встретили начало войны.
«Организовали курсы медсестер, и папа отвел нас сестрой туда и говорил: «Это все, что я могу отдать за победу. Моих девочек».
«Нет, они не плакали, матери провожавшие своих дочерей. Они выли».
Женщины не видят мужчин такими
Героини переоделись в форму прямо на сцене при зрителях. Каждая считала, что война закончится быстро. Эти девочки даже и не предполагали, что придется несколько лет испытывать столько ненависти, страха и боли.
«Ушла на фронт. Помню, вынесла цветы и попросила соседей: «Вы поливайте, пожалуйста, я скоро вернусь. Вернулась через 4 года».
А что же самое страшное на войне? «Умереть в мужских трусах», — сказала одна девчонка. Хотя нет, это были стремительно повзрослевшие женщины. Они не только солдатское белье носили, потому что другого не было, но и раненных на себе. Они видели столько, что от этого седели волосы.
«Мужчины добивают друг друга, доламывают, бьют штыком в рот, в глаз, в сердце, в живот… Женщины такими мужчин не знают, они их такими дома не видят. Жутко становится».
«Советские солдаты врагу не сдаются. У нас, как сказал товарищ Сталин, пленных нет, а есть предатели. Ребята достали пистолеты, но политрук скомандовал: «Не надо! Живите. Вы молодые». А сам застрелился».
«И был знаменитый сталинский приказ за номером 227. Ни шагу назад. Иначе расстрел на месте. За нами шли заград отряды: свои стреляли в своих».
Особенно запомнился монолог девушки, которая рассказывала о том, как хоронила любимого. Она радовалась, что он догадывался о ее чувствах. Подарила первый поцелуй. Ему. Мертвому.
А потом была победа. «Обнимались. Целовались. Пили водку. Пели песни. Плакали». И лишь когда героини о ней рассказали, помылись под душем за ширмой, насколько это возможно смыв ужас и кровь, когда зрители пошли на антракт, девчонки стали говорить о своих мирных буднях (спектакль продолжался голосами из колонок): как выходили замуж, рожали детей, не могли нанюхаться пеленок. Запахов женского счастья.
Опять убивают
Вторая часть была про Афганистан. У каждого героя своя история. Теперь рассказывали в основном мужчины. Один обнимал соседского ребенка и рыдал о том, что приходилось убивать таких же. Другой мечтал научить учеников всегда думать, что делаешь, не позволяя кому-то внушать вражду. Третий потерял ногу и зрение в бою. Теперь вяжет сетки на заказ и вспоминает, как в последний раз видел небо во время того взрыва. Потом говорили матери, потерявшие сыновей.
«Кажется, что я похоронила железный ящик, а сын мой живой».
Неужели это играют актеры? У них ноги дрожат и катятся слезы. Видимо, генетическая память. Мы все причастны. Хотя очень хочется, чтобы все это осталось на сцене, было заглажено приятной беседой и вкусным шариком мороженого в фойе.
Во всех героях, даже самых зомбированных военными, постоянно рождалось человеческое. Они мечтали, что настанет время, когда не нужно будет убивать. Как те медсестрички в 1945 году:
«Вот дожить бы. Какие это будут счастливые дни. Какая красивая у нас будет жизнь. Люди, которые пережили столько, они будут друг друга любить. Они будут друг друга жалеть. Это будут другие люди. Но они продолжают ненавидеть. Опять убивают».
Аплодисменты в конце спектакля не расплескивались, а звучали синхронно, в такт, как метроном: «хлоп-хлоп-хлоп» и не заканчивались, пока артисты не вышли на поклон трижды.
Текст: Марина Чайка.
Фото: предоставлены Томским театром юного зрителя.
