Журнал
поделиться

Василий Байтенгер: «Каждому артисту нужно быть немного режиссёром»

#Архив 2014-2020 годы
Василий Байтенгер: «Каждому артисту нужно быть немного режиссёром»

Один из ведущих артистов театра «Старый дом» — о степени свободы в режиссёрских концепциях и комнатных растениях как средстве создания личного рая.

Школьный театр и спасительный кефир

— Василий, хочется начать с вашего детства. Вы, как советский мальчик, о чём мечтали? Было ли у вас шаблонное желание стать космонавтом? В какой момент поняли, что вы артист?

— Я не выделяю себя из ряда таких же советских детей, хотя у меня в голове не было мечты ни о космонавте, ни о пожарном. Родился и вырос я в Казахстане, бабушки и дедушки были сосланы туда в предвоенные годы, когда все боялись, что появится «пятая колонна». Я рос деревенским парнишкой, который театра не знал. В деревне не было народного театра.

— А в каком возрасте узнали, что такое театр?

— В пятом классе была забавная история. Мальчики же, как правило, не хотят в школе театром заниматься — есть КВН, который резко продвинулся за последние 50 лет. В моём детстве его не было — был театр, куда мальчишку не загонишь.

— Потому что не мужское это дело?

— Абсолютно. Так раньше думал я. Не помню, кем мечтал стать в детстве, особых грёз не было. В школе театр называли театром, а не кружком, вела его учительница русского языка — она была увлечена им, как многие, наверное, в пединституте, и, оказавшись в деревне по распределению, этим воспользовалась. Я подозреваю, что она не знала о театре ничего и ничего по-настоящему в нём не понимала, но что-то вроде любви к нему в себе несла, при этом хорошо относясь к ученикам. Я сыграл в двух спектаклях, которые она делала. Первым почему-то был «Ревизор» Гоголя. Учительница ходила по классам, уговаривала мальчишек. Старшие классы хипповали и сразу ушли в отказ. В итоге в мужском составе я был один: маленький, пухлый…

— Сложно представить, глядя на вас сегодня.

— Да, я был круглый на лицо и подстрижен под ёжика. И был назначен на роль Городничего. Всех остальных играли девчонки. И где-то до сих пор во мне сидит эта фраза: «Я пригласил вас, господа, чтоб сообщить пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор» — а дальше хочется сказать: «Занавес». Второй спектакль, в котором я сыграл, был по пьесе Виктора Розова. Потом наступил громадный период затишья, связанный то ли с моей учёбой, то ли ещё с чем-то. Дальше — армия, перед которой я пытался поступить в театральное училище, рассылая довольно длинные письма и ожидая, что меня сразу куда-нибудь пригласят. Ничего этого не происходило, в лучшем случае приходили отказы.

— Как вы поняли, что театр — не просто увлечение, оставшееся в школе, а что вам нужно связать с ним свою жизнь?

— Это я как раз понял, отслужив в армии, пройдя довольно суровую школу.

— В каких войсках?

— Есть отдельный рассказ о том, как кефир спас меня от Афганистана. Я очень хотел, как многие в моё время, служить в ВДВ, и внутренне к этому готовился. Когда мы начали службу, всех новобранцев распределили по призывным командам, нас ежедневно выстраивали на плацу и каждый раз отменяли сбор. Все уже ходили пьяные от перебрасываемого через забор алкоголя и ждали: когда же нас куда-нибудь увезут? Прибывали новые люди, все перезнакомились, стали разбиваться на группы. Пить уже никто не мог, все хотели рассола или кефира — и бегали за ним в буфет по очереди. И вот именно в тот раз выпала очередь мне и ещё двоим — мы обычно сбивались в тройки. А давка в буфете была страшная, если уж ты туда залез, то вылезти обратно нет никакой возможности. И вот мы стоим в этой очереди, а нашей команде в это время объявили сбор на плацу. Пока мы втроём пытались с кефиром выбраться на свободу, подъехал транспорт, туда погрузили всех наших товарищей — и мы увидели только отъезжающие автобусы, и от бессилия и обиды только разжали руки. Бутылки с кефиром, естественно, разбились, нас ещё заставляли после этого драить плац. Наши друзья уехали сначала в учебку под Ташкентом, а дальше — в Афган. Один из них вернулся без руки, другого расстреляли…

Я служил в железнодорожных войсках — строил БАМ, заработал даже медаль за строительство. Страшная дедовщина, безумно интересные люди и множество историй — такой была моя служба.

— Сколько лет вы служили?

— Я отслужил два года, с 80-го по 82-й. После этого вернулся и остановился в Целинограде у младшей сестры — всего у меня их три, и все младшие.

— Прямо как у Чехова.

— Точно, а я никогда об этом не думал. Когда вспоминаешь Прозоровых, забывается, что Андрей был старшим братом. Словом, я остановился у неё, и во второй, кажется, день увидел объявление на Дворце железнодорожников о наборе в народный театр. Руководил им Владимир Степанович Иваненко — очень хороший актёр. Чуть больше чем за полгода я сыграл в этом театре четыре-пять ролей. И занимался там парень, десятиклассник, который очень хотел поступать. Я помог ему подготовить программу — видимо, уже тогда во мне просыпались режиссёрские замашки — и повёз его поступать в Свердловск. Спали мы в Свердловске на лавочках, и парень загнал себе в руку занозу, неудачно загнал, рука распухла. И на вступительных он её всё время прятал — но комиссия заметила и сказала: нет, мы вас принять не можем. Расстроились, поехали домой. Летом мы играли в народном театре, на отсмотр приехали педагоги — и меня заметили. Пригласили попробовать поступить. А я совершенно в себя не верил — мои идеалы актёров были немного другие. Мы идём в театр, не зная реального положения вещей, идём за своей фантазией.

«Отношусь к спектаклям пусть не как к детям, но как к партнёрам»

— Кем из артистов вы сами тогда восхищались?

— Многими. Тогда не было курса на Голливуд, на Бродвей, в этом месте зияла информационная дыра. Я смотрел ковбойские фильмы с Клинтом Иствудом, но самый большой пиетет у меня всегда вызывали театральные актёры. Высоцкий как артист возник в моей жизни позже, чем песни на гибких пластинках, «на рёбрах». Актёры, которые своим визуальным обликом давали мне понимание того, каким должен быть актёр — Качалов, Лановой, молодой Юрий Соломин. Например, таланту Леонова я отдавал отдельную дань, но по внешности лидировал Янковский.

И тем не менее, поступил я тогда не в театральный, а в медицинский, проучился там всего полгода, страшно влюбился… Потом поехал в Алма-Ату и поступил в театрально-художественный институт. У нас был актёрско-режиссёрский курс, я больше тяготел к актёрству, но сложилось так, что мне приходилось много заниматься и режиссурой в Архангельске, где служил в драмтеатре и преподавал на одном курсе вместе с отцом Михаила Угарова, Юрием Ивановичем. Он занимался историей театра, я и главный режиссёр Виктор Новиков — мастерством и сцендвижением. Много всего было… Сразу после моего обучения был молодёжный театр в Алма-Ате, он не так чтобы долго просуществовал. Затем я поездил — Тверская область, Архангельск — и случайно оказался в Новосибирске.

— Почему вы здесь задержались?

— В советское время был период, когда театры спокойно переезжали с места на место: заказывали железный контейнер, грузили туда свой скорбный скарб и ехали. Я несколько раз перевозил так свои книги, проигрыватель с пластинками, цветы — пальмы и лианы, — с помощью которых создавал нехитрый рай, маленький оазис в собственной актёрской комнатке. До Новосибирска большую часть всего этого уже не довёз. Но ехал сюда целенаправленно. И всё, что я делал и делаю в «Старом доме», мне нравится. Я отношусь к спектаклям пусть не как к детям, но как к партнёрам. Особенно привлекает романтический флёр, который образуется вокруг прошедших, уже списанных спектаклей.

— Вас определяют как острохарактерного артиста — насколько вы сами с этим согласны?

— У меня были и такие, и сякие роли. По молодости я поражался, когда мне давали героические роли. Но даже внешность Гамлета имела широкую градацию актёрских воплощений, хотя у Шекспира она задана вполне конкретно.

— Любую ли роль вам играть интересно?

— Интересно — да; вопрос в том, всё ли удаётся. Меньше всего я почему-то делал смешное — почему-то так распоряжаются режиссёры. Возможно, во мне усматривали больше скорби.

В роли Отца Уэлша в спектакле «Сиротливый запад».

— Вы ведь и сами ставите спектакли. Когда работаете с режиссёром как артист, если у вас не совпадают видения образа, легко ли соглашаетесь с позицией постановщика? Или пытаетесь по-режиссёрски же доказать свою правоту?

— Знаете, в идеале, всем актёрам нужно быть хоть немного и режиссёрами, и актёрами. Пока не ставил спектакли сам, был более упрям и несговорчив, меньше понимал. Как только очутился в режиссёрской шкуре, стал глубже понимать методологию профессии и сразу перестал упрямиться. Режиссёру необходимо структурировать целое — и это сложнее, чем та часть, которой как актёр занимаюсь я. Иногда — очень маленькая. Или такой витиеватой составляющей входит в целое, что тебе очень трудно понимать весь замысел сразу. Иногда я долго туплю и по-актёрски не могу понять, как прийти к тому, к чему хочет прийти режиссёр. И могу не понять, не сделать, даже не принять — но давным-давно не то что не сопротивляюсь, а просто иду за режиссёром.

— Вы спокойно принимаете авторитет режиссёра, если он моложе вас?

— По-разному. Был режиссёр, лауреат «Золотой Маски», с которым мы начинали с трудом. Часто молодой режиссёр может и не знать, куда идти…

— А не лучше ли, в самом деле, не знать? Не лучше ли, когда спектакль рождается здесь и сейчас?

— Должна быть мотивировка выбора конкретного произведения. Если идти просто от возможностей артистов и подбрасывать к этому визуальные эффекты, хорошую музыку, что-то ещё — почти всегда получится полная ерунда.

Когда молодая режиссура апеллирует к визуальному ряду, доминирующему над всем остальным, в этом есть некоторый расчёт на багаж зрителя. Я показываю вам картофелину — и, если вы богатый человек, вы сами дорисуете остальное. Это и будет театром. Но если картофелина в режиссёрском рисунке остаётся просто картофелиной — нет никакого театра.

— Вы уже 16 лет руководите театром-студией DRIVE в НГТУ, где мы сейчас с вами говорим. Почему вам это интересно — вы же работаете с заведомо непрофессионалами?

— Суть не в этом. Это я сам с собой, мой эксперимент. На двух стульях не усидишь, а я пытаюсь. В театре всегда есть финансы, план, время. Здесь я могу об этом не думать, всё, что здесь есть — моё. Один студент-юрист спросил: зачем вы этим занимаетесь? Люди же приходят и уходят, это вечный процесс; на что я ответил: в этом-то всё и дело — вечный процесс…

Досье

Василий Васильевич Байтенгер родился 23 июня 1961 года.

В 1988 году окончил театральный факультет Алма-Атинского театрально-художественного института. В 90-е годы работал в Архангельском театре драмы.

С 1995 года — актёр и режиссёр Новосибирского драматического театра «Старый дом». На его сцене Байтенгером были поставлены спектакли «Мои жёны» А. Чехова, «Обломки» С. Мрожека. Спектакль «Вверх-вниз» по пьесе новосибирского драматурга Р. Крейси, поставленный Василием Байтенгером, в 2002 году принял участие в престижном театральном фестивале «Sib-Altera» и был награждён дипломом.

С 2000 года Байтенгер — руководитель и режиссёр студенческой театральной студии «Drive», работающей на базе Центра культуры Новосибирского государственного технического университета.

Роли в текущем репертуаре театра «Старый дом»:
«Ксения Петербургская» — Хор;
«Сиротливый запад» — Отец Уэлш;
«Золотой телёнок» — Остап Бендер, Кай Юлий Циммерман;
«Обломоff» — Андрей Иванович Штольц;
«Жизнь артиста» — Бархатов;
«Мамаша Кураж и её дети» — Командир, Прапорщик, Старый полковник; «Валентинов день» — Валентин (35-летний);
«День рождения кота Леопольда» — Пёс;
«Калека с острова Инишмаан» — Малыш Бобби;
«Аристократы поневоле» — Джаккино Кастиелло;
«Вечера на хуторе близ Диканьки» — Пацюк;
«Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» — Максвелл.

Текст: Юлия Исакова.
Фото: из личного архива артиста и предоставлено театром «Старый дом».

Что еще почитать на тему «Архив 2014-2020 годы»

Мы используем куки

Не переживайте! Куки не сделают ничего плохого, зато сайт будет работать как следует и, надеемся, принесёт вам пользу. Чтобы согласиться на использование куки, нажмите кнопку «Понятно» или просто оставайтесь на сайте.

Понятно