Известная певица, музыкант и поэтесса рассказала о том, какими телесными практиками занимается и что такое любовь.
«Настают времена более тонких отношений с телом»
— Ольга, наблюдая за вашим творчеством, деятельностью, складывается впечатление, что главное, чем вы занимаетесь — это постоянная, кипучая работа над собой. А то, что мы видим — песни, перформансы, тексты — побочный продукт этой работы, искры от бенгальских огней. Или я ошибаюсь?
— У меня будет немного двоякий ответ. Наверное, я над собой работаю — да. С другой стороны, многие разновидности деятельности диктуются желанием, наоборот, как-то убежать от работы над собой. Есть приятные виды труда —они на грани развлечения, делают жизнь интересной и насыщенной. Ну, а есть такие, которыми нет никакого желания заниматься. Они-то, возможно, и есть самые главные. Следить за своими мыслями и поступками или за попытками эго и ума все захватить. Такая неравная борьба. И в ней особо победивших нет. А всякие приятные и интересные дела, которые могут быть и трудными, и полезными — они просто скрашивают немножко.
— Нас читают люди, которые занимаются медитацией, йогой, работой с телом и сознанием. Вы тоже работаете с телом — вопреки стереотипу, что артисты строят свою практику через дух, энергию, что-то возвышенное, то, что невозможно пощупать. Как так получилось, что ваш фокус сместился к телесному? Грубо говоря, что для вас тело и почему вы выбрали путь к духу, к зрителю именно через него? Или это он вас выбрал?
— Занятия телом — достаточно вынужденная мера с моей стороны. Я слышала когда-то фразу, что йоги занимаются телом для того, чтобы оно не мешало при медитации. Мне достался не самый совершенный аппарат, с которым нужно непрерывно работать, чтобы его исправлять и вообще им пользоваться.
Мне кажется, что телесно-ориентированные люди делятся на несколько категорий. Есть те, кто одарен, и те, кому пришлось — таким, чтобы быть здоровыми, красивыми или хотя бы утром вставать и как-то жить, нужно постоянно что-то практиковать. И эти вторые — более взрослые, более осознанные люди. Идеальный ученик — сорокалетний ученик. Может быть, он звезд с неба не хватает, но очень вдумчиво относится к тому, что делает, как и зачем. Я себя отношу именно к этой, второй категории. Возможно, снаружи это выглядит так, будто мне всё очень легко дается, что я такая свободная, красивая и талантливая. Но за всем этим стоит труд, и в какой-то степени он вынужденный.
Психотерапевты обязательно должны проходить собственную психотерапию, а потом помогать другим. Так же и с телом — большинство остеопатов, мануальщиков, целителей имеет опыт исцеления собственных травм. Потом им уже понятнее, как другим помочь. И вот что интересно: танец, йога, физкультура и тем более спорт — не только не панацея, но и часто источники дополнительных поломок. Скажем, многие профессиональные танцоры испытывают ежедневную физическую боль. Утром встают по частям, кое-как первые шаги делают. У них многочисленные травмы — и они продолжают танцевать, давать телу перегрузки. У всех битые колени, позвонки, суставы. У меня есть такое подозрение, что и знаменитые современные йоги, успешные преподаватели — это тоже люди, которые тело свое на деле больше разрушают, чем строят.
Читала в журнале интервью с суперпреподавательницей йоги. И она там рассказывала, как во время съемки очередного йога-телешоу показала асану — ну, прям особо круто и красиво, рванула на гибкость и вдруг почувствовала резкую боль в колене. Но подумала: «Как же — у меня съемки, мастер-классы!» — и не стала лечиться. До тех пор, пока нога совсем не распухла, не пришлось срочно оперировать и вообще на несколько лет всё поотменять. Мениск рассыпался на части. У меня вопрос: какую пользу могут принести уроки такого преподавателя? И какое отношение это имеет к спокойствию ума и отладке тела? Не калечит ли она себя и учеников? Притом не только физически, но и внедряя им неправильные установки. Я написала об этом в Фейсбуке, не называя имени героини. Так некоторые всё же ее узнали и стали защищать — она хорошая, добрая, красивая… Да не об этом речь!
Йога и внутренняя практика в целом — не для того, чтобы демонстрировать свою красоту или поднимать статус в обществе! Да, люди дают друг другу внимание, интерес, поддержку. До определенных пределов это нормально. Но если внимание превратилось в наркотик, то это уже никакая не практика.
Мой друг, мануальный терапевт, рассказывал, что у него лечилась женщина-«змея», бывшая артистка цирка. Утром она не могла просто встать и пойти умываться — по 30–40 минут должна была лежать и собирать себя. Во время сна ее тело расслаблялось и кости выходили из суставов. Связки перерастянуты. И вот она лежала, их по одной втягивала, и только потом могла начинать жить обычной жизнью, но все время придерживаясь, чтобы не вывихнуться. Скажите, зачем до этого доводить? Но то цирк, он и не предполагает пользу для здоровья. Там возможно и поломаться, и разбиться, и зверь может порвать. Износили тело — отправили артиста на инвалидность: до свидания, удачи. Но йога?
По молодости я тоже перегружала тело. Но сейчас начала приходить к мысли, что любые практики должны быть не экстремальными, а спокойными и щадящими. Для меня нонсенс, когда проводят соревнования по йоге: кто гибче, кто харизматичнее, кто духовнее. Произнесешь фразу «прошли соревнования по боевой православной йоге» — так многие даже не засмеются, настолько привыкли к ежедневному абсурду. Йога в моем понимании — не театр и не цирк, не зрелище и не соревнование.
Мне вообще кажется, что вредно много бегать, заниматься тяжелой атлетикой, чрезмерной гибкостью, а особенно — делать это напоказ. Вот это последнее приводит к тому, что человек не слушает свое тело, а ловит удивление и одобрение окружающих. Тело — это инструмент, который надо беречь, заниматься его систематической подстройкой, профилактикой, балансированием, чтобы оно служило дольше, адекватнее и без аварий. Настают времена более тонких отношений с телом. «Быстрее, выше, сильнее» — это досталось нам от прошлого, но устаревшее отношение начинает понемногу уходить.
«Все наши экзистенциальные кризисы — всего лишь гормоны, эндорфины и количество энергии»
— Вы сами до всего доходили или у вас есть учитель?
— Мне повезло: рядом почти все время есть кто-то, кто кропотливо со мной возится. Сначала четыре года это был педагог по вокалу, он учил меня петь, а когда поёшь — не миновать вопроса, как именно дышишь и стоишь. Потом лет пять-десять — мануальный терапевт. Я все еще раз в полгода-год хожу к нему на текущие поправки. Он меня хвалит, говорит: «Оля — большой молодец, видели бы вы ее, когда она ко мне пришла». В последнее время, уже лет семь — преподаватель танго. В танго главная задача — сбалансировать и поставить на опоры тело. Мужчина ведет, женщина следует — заранее не запланировано, что будет в каждый следующий момент. Передача информации происходит через опоры и балансы, поэтому надо стоять идеально. Иначе движение разваливается. Кто от рождения хорошо собран — тому в миллион раз легче, но таких мало. У остальных либо нет перспектив, либо надо себя пересобирать.
Мой преподаватель говорит: «Когда ты поёшь, у тебя получается. Вот вспомни, как ты поёшь, сделай сейчас так же». Но это не так просто. Действительно, есть мощные энергии, которые овладевают человеком в момент коннекта с творческой силой. Но это не дает особых бонусов во всей остальной жизни.
— Вы помните себя до того, как стали работать с телом? Что изменилось под действием телесных практик?
— Начиналось с того, что в юности я преподавала аэробику. Выучила комплекс, подобрала хорошую музыку и вела группу. Это было в советское время в Свердловске, сначала во Дворце Культуры, потом в спортивном зале. Комплексы были спортивные — всё сразу и быстро. Мне эти последовательности движений давались крайне легко. Они и были рассчитаны на то, что если человек более-менее здоров, навредить ими невозможно. За час людям надо было дать и разминку, и кардионагрузку, и что-то силовое, и растяжку, и танцевальненькое для координации и положительных эмоций. И мне эти занятия дали, наверное, только то, что я стала несколько более выносливой и спортивной. Я красиво вела, но в жизни все равно продолжала сутулиться и ходить незнамо какой походкой.
Потом перебралась в Москву, на какое-то время жизнь перебаламутилась, привычные занятия растерялись. После большого перерыва поставила колени за уши — а они не ставятся. Нажала и подвернула шею. С больной шеей попала в руки к мануальному терапевту — и тут выяснилось, что у меня вообще скелет весь рассыпан, всё стоит не на своих местах. Советская система физической культуры и профилактической медицины — она, конечно, неплохая была, но с такими вещами не работала, просто их не замечала. Если человеку от природы дано хорошее сбалансированное тело, то у него могла пойти спортивная или танцевальная жизнь. Всё строилось на отборе лучших, остальные — справляйтесь, как хотите.
Однажды летом в выходной я шла по улице в центре Москвы, и вдруг мимо меня по одному побежали марафонцы. Это был участок в середине дистанции — ни музыки, ни болельщиков, ни прохожих не было, а я застряла: стояла и смотрела минут тридцать, забыла, куда иду, везде опоздала. Сюрреализм какой-то: я одна — и передо мной они бегут в тишине, очень близко. И вовсе не античные атлеты, а полуголые мужчины возрастом за 50 и за 60, все очень сильные, жилистые. И что меня поразило — каждый по-своему был корявым. Все совершенно разные: у кого плечи перекачанные, у кого ноги, у кого спина, у кого грудь — прямо парад победы духа над телом. И все бежали очень по-разному. Это была какая-то очень сильная, неприкрытая, безжалостная и мужественная картина. Я смотрела и не могла оторваться, в этот момент прямо видела их судьбы, как они всю жизнь прорывались через тернии к звездам. Никакая система их не поддерживала, никакие учителя не строили — все самородки, самоучки. Я преклоняюсь перед такими сильными людьми, но получается, что тут нужен личный героизм ценой каких-то необычайных усилий.
— Если не героические усилия, то что тогда?
— То, что тело надо настраивать — это идея, которая приходит не сразу. Она уже более тонкая. И если не дано сразу идеальное тело, то, получается, надо заниматься телесной отстройкой. Йога это, телесно-ориентированная терапия, цигун, боевые искусства, плавание или современные виды танцевальных практик, вроде идеокинезиса, но, получается, занятия телом — ежедневная необходимость. У нас у всех есть такие эмоциональные моменты, что вот «сейчас я возьмусь за правильную жизнь». Резко двинусь заниматься куда-то, пройду волшебный тренинг, стану адептом какого-то гуру.
Но лучше бы вообще выйти из парадигмы прорыва и прийти к тому, что движение — часть твоего ежедневного существования. Надо найти способ с собой договориться, потому что речь идет не о разовом штурме, а о годах, десятилетиях. Это не должно надоесть, быть трудным, потреблять слишком много ресурсов воли.
Вопрос, как занятия телом встроить в свою обыденную жизнь — самый актуальный. И всех я убеждаю не давить и не ломать себя, а найти какое-то хобби, увлечение, которое будет поддерживать в форме.
— И все же — что изменилось под действием телесных практик?
— Внешне тело не особо меняется: мне полтинник, а у меня фигура восемнадцатилетней, и даже лучше, чем когда-то была. Может быть, это просто от природы у меня легкое тело, просто повезло, что не расплываюсь. Но, по крайней мере, я не перекачанная и не перерастянутая. Не буду врать, не абсолютно здорова. Есть моменты в пояснице, в шее. И мне всё время нужно форму поддерживать, делать какие-то специальные упражнения.
Есть люди очень волевые и организованные, они себе назначают расписание. Я просто с собой по-другому общаюсь, творческим образом заманиваю.
— Устаёте?
— Напротив, все эти занятия замечательно заряжают, батарейку пополняют. Моя работа энергетически очень ёмкая, забирает много. Иногда прямо критически много. Концерты — это большая кропотливая подготовка, а потом резкий выброс энергии. Если бы я не научилась себя восстанавливать, поддерживать, то у меня постоянно было бы плохое настроение. А может и еще чего похуже — депрессия или болезнь. Потому что отдаешь всё, и у тебя не остается защиты. Но вот, например, простая вещь: самокат. Никакого волшебства, просто доезжаешь на нем за полчаса куда-нибудь — и у тебя хорошее настроение. И выясняется, что все наши экзистенциальные кризисы, философские тупики — это всего лишь гормоны, эндорфины и количество энергии.
«Ерунда наполняет другую мою сторону»
— Чем вы занимаетесь постоянно, а чем время от времени?
— У меня есть набор любимых упражнений. Я не знаю, к какой системе они относятся — они относятся ко всему. Их можно встретить в йоге, в обычной физкультуре, в танцевальной разминке: основные растяжки, простые силовые упражнения, планка. Когда у меня есть время, я потихоньку их делаю. Плюс занимаюсь всеми на свете танцами, разными видами катания (ролики, уницикл, самокат), разными видами жонглирования, в том числе с инструментарием фаер-шоу. Шест, пои, дабл-стаффы, веера — это все такое координационное, очень интересное геометрически, связано с инерциями и балансами. Пока тяжелый шест тягаешь, не замечаешь, как получаешь довольно серьезную физическую нагрузку. Вот я и люблю не замечать. Чтобы не считать секунды, подходы, отжимания. Единственное, когда стою в планке — смотрю, сколько там секунд.
— Долго стоите в планке?
— Минуту — не больше. Раньше увлекались, на тренингах экстремальничали. Стояли по две минуты три подхода. В конце падали и, бывало, вырубались, засыпали прямо на полу. Сейчас я не сторонник такого. Мне кажется, пора тренироваться мягче, вдумчивее, интереснее и, может быть, дольше. Просто в молодости мы хотим всё быстро. Прибежать, за час позаниматься — и всё сделать. Сейчас тренировки у меня могут несколько часов занимать. То булавы покидаю, то потянусь, то степ потанцую.
— Вы сказали, что себя «творчески заманиваете». Это как?
— Мне интересно учиться, я просто покупаю абонементы в любые танцевальные школы. Даже не всегда знаю, понравится мне или нет. И там столько танцев встречаю, о которых и не узнала бы никогда. Все ли знают, что такое зумба, вог, хай хилз, бути, поппинг, дэнсхолл, вакинг, трайбл? Я и этим позанимаюсь, и тем. И это, кстати, очень воодушевляюще, познавательно.
Для тела — это такая же интеллектуальная пища, как для ума — интересные книжки, задачки. В следующий раз пойду куплю еще в какую-нибудь школу абонемент. Хорошая штука для несерьезных. Потому что серьезная работа в это время совсем в другом происходит. Параллельно могут идти страшные головняки, напряжение: запись альбома, какие-то документы-бумаги, решения-решения, оргвопросы, финансовые расклады… И потом я иду и занимаюсь ерундой. И эта ерунда наполняет другую мою сторону. Чтобы не быть однобокой.
«Клинической смерти не было, наркотиков не принимала. А другие способы — это искусство»
— Занимаетесь медитацией?
— Нет, медитация — это не мое. Я непоседа. Для меня сидеть неподвижно, сложа руки — это пытка, самое трудное занятие на свете. Но медитативные состояния я регулярно переживаю в каких-то динамических ситуациях. Во время исполнения музыки происходит полная потеря внутреннего диалога. Когда жонглирую, степ танцую или танго. В эти моменты происходит настолько интенсивная работа всех систем организма, что вообще не до того, чтобы обдумывать, анализировать и говорилкой что-то формулировать. В этот момент, мне кажется, я выхожу из сетки «человек разумный».
— От ваших песен часто возникает ощущение «между мирами». А у вас был трансперсональный опыт?
— Клинической смерти не было, наркотиков не принимала. А другие способы — это искусство, танец. Театр, кстати. И мы занимались этим — с группой «KALIMBA». И наши спектакли — они, пожалуй, направлены на поиск вот этого «межмирного». Мы переживали эти ощущения. И ради этого затевались довольно сложные эпопеи. Все эти спектакли — это ужасно громоздко, затратно и неописуемо сложно. Всё для того, чтобы в какие-то мгновения пережить очень особое чувство. И вовсе не во время аплодисментов.
— Его можно как-то описать словами?
— Мне кажется, спектакль, песня — это и есть самое подходящее описание. Прямые слова не действуют. Но поэзия и музыка, какие-то визуальные, театральные моменты могут вызвать такое состояние, что ты за завесу попадаешь по резонансу. Любая связная речь, мне кажется, сразу же включает левое полушарие и рассуждающий ум. Поэтому попытка описывать сразу убивает предмет. А переживание песни, в которой текст может звучать даже бессвязно, абсурдно, непонятно — может туда выбросить.
У нас в группе ВКонтакте было замечательное голосование. Один человек сказал, что тексты в русском роке делятся на две категории: «фигня» и «ахинея». Первое — это что-нибудь вроде: «мы с моей девчонкой, я ее люблю, вперед идем по улице, в карманах по рублю»… Простые прямые вещи, в которых не содержится никакой экзистенции. А ахинея — необычные образы, которые выглядят иногда как претенциозный бред. В голосовании «Тексты Арефьевой — это фигня или ахинея?» с грандиозным отрывом победила «ахинея». Можно констатировать факт, что да — я пишу не о прямых логичных бытовых вещах, а пытаюсь передать нечто из более дальнего слоя.
На тренинге мы занимаемся такими упражнениями, как, например, абсурдный диалог. И обсуждаем: вот получились нелепые сочетания слов, а что бы это могло значить? Например, «зеркальный язык» — это такой зеркальный подиум, по нему идут манекенщицы. Или это язык, в котором все слова зеркальны — означают противоположное. Или язык, когда его показываешь зеркалу. И так далее. Выясняется, что у всего есть смысл. Яркий, броский, поэтический и неожиданный. Это, конечно, упражнение. Но если в стихах поэт употребляет необычные сочетания слов и смыслов — это уже не случайность, они выбраны по признаку того, что интуитивно попадают, вызывают резонанс. Если это настоящие стихи, конечно.
— Следует ли вообще искать трансперсонального, сверхсознательного, на ваш взгляд? Или они сами в какой-то момент включаются?
— Человек сам решает, что ему надо, чего он хочет. И есть объективная степень готовности к восприятию того или иного уровня реальности. Некоторые люди рождаются с огромным ощущением, что они находятся в каком-то странном месте, что у них что-то очень важное отнято, что есть какое-то «прекрасное далёко», потерянная родина, что мы тут заперты в телесной камере, тюрьме обыденности. И нечто главное, недоступное всё время зовет и будоражит. И это слышится в песне, видится в танце, в том, как падает свет на фигуры и объемы. Когда у тебя это есть — значит, есть. Когда нет — живи спокойно, скажи спасибо, что тебя это не терзает, не мучает.
«Надо» или «не надо» тут не работает. Если человек готов — и техники подтягиваются. Тот же театральный спектакль — вот тебе и техника. Если какое-то представление тебя перевернуло, взбудоражило, и твое сердце дрожит и рвется — вот оно «прекрасное далёко», ты его увидел.
«Мы можем работать со своими мыслями и тем, как генерим мир вокруг себя»
— Как вы относитесь к моде на «ведических» гуру, бытовую эзотерику (чакры, фотографирование ауры и так далее)? Как вам, вообще, эта среда?
— С одной стороны, огромное количество литературы на эти темы прочитано, пропущено через себя, обдумано. И ее уже невозможно развидеть. Это меняет безвозвратно. С другой — в этой среде много сумасшедших или слегка двинутых, шарлатанов, лже-гуру, целый рынок ароматических палочек, гадательных маятников и поющих чаш. Тем не менее однозначно можно сказать, что неведомый и не совсем видимый мир вокруг нас существует. И в нем многое не познано, но что-то нам начинает становиться видимым и даже подвластным. Только еще не выработан язык описания для очень многих явлений. Он находится в процессе формирования. Таких языков и систем описания много, они не синхронизированы и все по-своему приблизительны. И вот эти «но» разумного человека отпугивают. Особенно тех, для кого это — «ахинея».
Но никто не будет спорить, что во всем этом смешанном потоке есть зерна информации. Просто это не такая уж разработанная, не такая простая для человека тема. Она на границе описуемого и неописуемого, познанного и неведомого. Меня не тянет искать какие-то невероятные переживания. Я не склонна к этому. Всё уже есть. Сколько информации можешь съесть и переварить — столько и принимаешь.
Мне кажется, всё потихоньку происходит. Изменились уже люди. Раньше много чего казалось диким: как можно разговаривать с собакой, как можно жалеть корову. Целительство и видение казались каким-то волшебством, магией. Сейчас мы все поняли, что, с одной стороны, никакого волшебства нет. С другой, все вокруг — волшебство. Никаких чудесников и магов не существует — при этом мы и есть те самые маги. Никто нам не навыполняет наших желаний, но при этом мы сами можем их реализовать. Мы можем работать со своими мыслями и тем, как генерим мир вокруг себя.
— Многим, наверное, хотелось бы свернуть в этот мистический мир. Но люди боятся неодобрения, боятся быть выброшенными из привычного круга. Как, по-вашему, можно преодолеть этот страх? И стоит ли его вообще преодолевать?
— Немножко надуманная проблема. Если тебе это надо — значит, надо. Если не надо, то и живи спокойно. Есть какие-то вещи, которые жизненно необходимы: здоровье, физическая и информационная пища, общение. Это сильные потребности, от которых никуда не убежишь, которые будешь реализовывать, и по дороге много чего узнаешь. А есть какое-то праздное любопытство. «Ой, покажите мне что-нибудь магическое». Это ненужная затея, которая не то, что никуда не ведет… ведет, но туда, где человек наломает дров, сойдет с ума, полезет не в свои миры, заблудится там. Я всех отговариваю от того, чтобы гнаться за каким-то экстремальным духовным опытом.
То, для чего созрела вся твоя сущность, приходит само. Если что-то на самом деле тебе нужно — об этом скажет потребность настолько же сильная, как голод и жажда. А если не позарез необходимо — ну, почитай фэнтези.
— Как бы вы сформулировали свою главную заповедь или, если угодно, главную задачу в этом мире, этой жизни, этом воплощении?
— Жить, получать текущий опыт и излучать свои вибрации. Такая же задача как и у всех. У меня ощущение, что мы все работаем такими энергетическими насосами: перекачиваем информацию из одного состояния в другое. Сами при этом развиваемся. Побочный результат — творческие продукты, плоды, эдакие сувениры, которые скрашивают реальность, развлекают и забавляют. И мусор: физический, информационный, эмоциональный.
В юности я ощущала какую-то миссию, высокое предназначение, но со временем поняла: всё это романтический бред. То, чем мы занимаемся на Земле — это по сути игрушки, школьные тетрадки, которые ценны лишь на уроке, а завтра они — макулатура. Это не значит, что к ним надо небрежно относиться. Но преувеличивать значение, например, своих песен, я бы не стала. Встречи с людьми и учебные задачи, которые возникают по ходу жизни, не менее важны.
— Последний вопрос будет пионерский — что такое любовь?
— Пионерский вопрос — он самый сложный и есть. Что такое человеческие обмены энергиями — понимаю. Страсть и влечение — переживала. Взаимовозбуждение мужской и женской энергий — происходит. Что такое дружба и сотрудничество, совместная работа, поддержка друг друга — тоже переживаю. Что такое щедрость, альтруизм, нежность, красота — да. Но любовь — это что-то большее. То, чего, собственно, пока не особо хватает нашей планете.
Беседовала Елена Кузьменок
