«Мираману» Саша рассказала о том, зачем расклеивает свои стихи на городских столбах, как научилась читать их на публике и почему похвала писателя, основателя литературного портала «Белый мамонт» Геннадия Прашкевича стоит для нее всего золота мира.
«Искусство — это средство духовного общения между людьми»
— Саша, на литературном портале «Белый мамонт» написано, что вы из Новосибирска, в интернете читала несколько интервью, в которых вас называют питерской поэтессой… Так все-таки — откуда вы?
— Я отовсюду! Не люблю, когда люди вешают ярлыки, привязывая себя к какому-то определенному месту. Я родилась на Кубани, жила в Казахстане, потом семья переехала в Новосибирск. И я тех пор я переезжаю. Жила в Санкт-Петербурге, люблю бывать в Европе… Мой дом там, где я, мои друзья, работа, интересные проекты, где есть творческая жизнь, где все кипит. Не считаю себя русской, потому что это прилагательное все чаще становится словом, которое употребляют люди националистических взглядов. Я — русскоязычная, носитель русской культуры, и живу там, где мне хорошо.
Вообще вся моя семья по своей инициативе или инициативе властей много раз переезжала. Например, в сталинские времена была обалденная идея: для царской России казаки уже сделали все, что смогли, и теперь их надо отправить куда-нибудь подальше, например, в Казахстан — по дороге, глядишь, многие и помрут. Такова была судьба многих моих родственников по материнской линии. А родственники по отцу были из Москвы: мой дедушка был талантливым строителем, по своей воле он поехал восстанавливать Ашхабад после землетрясения, оттуда его отправили в Казахстан. Ему тогда не было и 40 лет, но уже доверили строить город с нуля. Так что переезжать куда-то на новое место и начинать жизнь заново — это у меня в крови.
— И во всех городах расклеиваете на улице свои стихи?
— Да. Это долгоиграющий проект, который родился в 2012 году, тогда я впервые расклеила своим стихи на столбах в Новосибирске. Потом был Санкт-Петербург (несколько раз), Омск, Томск, Калининград, Красноярск, Иркутск, Одесса, Екатеринбург… И теперь, когда бываю в этих и других городах, обязательно расклеиваю новую подборку. Конечно, если чувствую, что стихи там готовы воспринять. В Сочи, например, не клеила, потому что он такой слишком привольно-базарно-курортный. Мне показалось, что искусство там никому не нужно. Я уже было подумала, что все южные города не восприимчивы к культуре, но потом побывала в Одессе. Это рай для творческих людей! Его жители очень живо реагировали на мои стихи. Подходили, интересовались — я ли это написала, а одна женщина спешила на автобус и попросила дать ей почитать в пути. Очень классный опыт получила там, в общем.
С точки зрения меня как творческой единицы, расклеивание стихов на столбах — это максимально честное приближение к читателю: поэт идет к публике. Не нужно покупать книжку или заходить в интернет — я сама распечатала свои стихи, сама их развесила. Поэтому каждый человек, который прочтет стихотворение, удивится или сорвет его — это мой честно заработанный читатель.
Есть у проекта еще одна идея. Сейчас люди совершенно перестали отслеживать, сколько мусора в их головах. Они смотрят телевизор, читают объявления и новости в социальных сетях, слушают сплетни и обрабатывают всю эту информацию, которая не нужна. Но вот человек идет по улице и среди всего этого мусора — из серии объявлений о покупке волос — видит стихотворение. Оно может ему понравиться или вызвать раздражение, но все равно это будет эффект чуда. Мне кажется, это может подтолкнуть человека вечером прийти домой и почитать хорошую книжку, например, Пушкина или Бродского. И лучше вслух, чтобы хотя бы на это время выйти из привычного информационного поля, в котором на него валятся кучи мусора.
И то, что люди понимают этот посыл, подтверждают письма, которые мне приходят. Например, было очень приятно, когда одна девушка написала, что оказалась проездом в Новосибирске, у нее была неудобная стыковка —пришлось провести в городе целые сутки. Знакомых у нее здесь не было, погода стояла плохая, и у нее не оказалось с собой теплой одежды, но она решила прогулять по центру и увидела мои стихи…
Или еще один пример: как-то мне написал мужчина-католик. Он рассказал, что из-за депрессии долго не ходил в храм, но увидел на улице мои стихи, прочитал, и это заставила его отойти от своей внутренней боли. Человеку, у которого есть единомышленники, потребовался «привет» извне, и этим «приветом» стали мои стихи. Мне было приятно. Это значит, что я не зря топтала землю, не зря тратила бумагу — портила экологию. Все не прошло даром.
Иногда ко мне подбегают девочки и просят автограф. Мне это, конечно, льстит. Но дело даже не в этом. Радостно, что дети тянутся к поэзии. Я уверена: мнение о том, что в 15–16 лет ребенок ничем не интересуется, — миф. У меня есть крестная дочь как раз этого возраста, и я понимаю, что во многом она умнее, образованнее и перспективнее меня. И когда незнакомые девчонки находят в моих стихах какой-то отклик, это здорово. Значит, искусство, даже в каком-то маленьком моменте — отдельные стихи отдельной поэтессы, — это средство духовного общения между людьми, которые между собой никак не связаны.
***
Не имеет значения,
сколько было отпущено
времени нам —
если мы были
в доме окнами в осень,
окнами в травы
густые,
если мы были
на крыше Рима,
в комнате,
где варится кофе,
где дверь
открыта
в лето,
и солнце греет
ладони
древнего города,
закрывали глаза,
прислоняясь к стенам,
утопающим
в плюще,
если мы были
в горах,
выходили
к реке по утрам
дышать ее холодом
вечным,
если мы были
счастливы,
влюблены,
беспечны,
не имеет значения —
были ли мы,
были ли мы,
были ли
мы
вообще.
(Рим)
— Когда впервые встретились со своим читателем?
— Случилось это на радиопередаче. В то время у нас был дуэт с поэтессой Дарьей Ждановой. Позвонил Геннадий Мартович Прашкевич и сказал, что у нас с ней запись. До эфира оставалось четыре дня, а я была уверена, что не умею читать стихи, тем более свои стихи… Не то, чтобы я боялась микрофона: я работала журналистом, даже руководила каналом и понимаю, что все это — рабочие моменты. Но читать свои стихи на публике… Это такой духовный эксгибиционизм, значительно более сложный с психологической точки зрения чем физическое обнажение. Ведь внешне мы устроены с небольшими поправками, в общем-то, одинаково, а вот наш внутренний мир…
Когда я первый раз делала проект с расклейкой стихов, мне снились кошмары: я иду по городу, на мне нет одежды, все на меня смотрят. Пытаюсь спрятаться дома, но весь город проходит через мою квартиру, и закрыться от этого нельзя. Это была паника. Читать свое сокровенное людям сложно. Потому что, раз уж ты вылез к микрофону, люди будут тебя судить, и имеют на это право. И этот предстоящий эфир стал для нас хорошим пинком. Мы с Дашей нашли актрису, которая нас тренировала. С тех пор я стараюсь заниматься, репетировать, выступать, следить за тем, что делают люди. Если бы лет пять назад мне сказали, что я буду выходить на сцену, организовывать концерты,что-то читать и делать это недурно, я бы сказала: «Вы шутите»? Это такой выход из личной зоны комфорта, который сопряжен с трудом, необходимостью тренировок.
Все мы любим свое в себе прятать, играем определенные роли. А люди, которые искренне выражают свои чувства, могут показаться смешными, странными или даже вызвать агрессию. Например, одна моя знакомая студентка выходила на улицу и проводила акцию «Бесплатные объятия». Она рассказывала, что мимо проходили женщины и называли ее проституткой. С поэзией то же самое — ты обнажаешь себя. И думающий человек может узнать обо мне все, читая мои стихи. Это страшно и в чем-то не очень приятно. Но как-то так.
— А дуэт ваш с Дарьей Ждановой распался?
— Да, сейчас Даша живет в Москве и занимается интересным проектом — ведет Блог плохой христианки. Она очень интересно пишет о православии — с точки зрения человека с высшим образованием, человека, который когда-то был сатанистом.
— В ваших стихах Бога тоже достаточно много…
— Я человек верующий, и не скрываю этого. Но какой-то кривой верующий, потому что считаю, что вера — это то, что у тебя внутри, то, что ты не должен демонстрировать на публике. Мы живет в светском обществе и ни одна религия не превалирует над другой. А выпячивание одной из них неизбежно приводит к выпячиванию другой. Так как религии чаще всего объединяются по национальному признаку, то все это ведет к националистическим разборкам, а я это просто ненавижу. Я в этом отношении космополит.
Я христианка, но при этом убеждена, что все люди — братья, что во главе угла должны быть доброта и созидание. В этом, на мой взгляд, заключается задача любого человека, к какой бы религии он себя не относил. Поэтому каждый должен тихо молиться в своем храме, своем доме, а не тащить кого-то и говорить, что одна религия лучше другой.
Не так давно была ситуация с оперой «Тангейзер». Я ненавижу пикеты, все они мне кажутся каким-то театром абсурда, но в этот раз вышла, в Санкт-Петербурге. Я не видела «Тангейзер», и я, как любитель театра, считаю, что у меня есть право его посмотреть. Я безумно доверяю Борису Михайловичу Мездричу, потому что выросла на театре, который он создал. Если бы не оперный, филармония и другие театры Новосибирска, я бы не была тем человеком, которым являюсь сейчас. Театр развил вкус, и за это я ему безмерно благодарна. И на пикет я выходила как христианка, потому что считаю: приходить в веру нужно добровольно. И требование снять оперу в храме искусств — это не христианское поведение, на мой взгляд.
Многие сравнивали «Тангейзер» с Pussy Riot. Но для меня это обратная ситуация. Ты не можешь прийти в чужой храм и вести себя неподобающе. Особенно, если вспомнить, что изначально Храм Христа Спасителя построен во имя погибших в войне 1812 года. Танцевать на костях — это неприемлемо, даже во имя каких-то политических идей. Хотя осудили потом девушек непомерно строго, конечно.
В этом смысле я не могу сказать, что я за церковь и против «Тангейзера», или что за Pussy Riot и против церкви. Я за свободу каждого человека — до тех пор, пока она не притесняет свободу другого. Так что в этой истории, думаю, я не понравилась бы ни тем, ни другим.
«Зачастую намеренно ломаю слог, чтобы не было рифмы»
— Когда речь заходит о поэзии, я сразу думаю о рифмованном произведении. Ваши стихи не рифмованные. Почему?
— Одно время я писала рифмованные стихи. В юности — где-то с 12 до 16 лет — каждый день упражнялась — сочиняла. Писала женской и мужской рифмой, и чтобы был дактиль и амфибрахий, и ямб и хорейчик… И реально натренировалась. А в какой-то момент произошел слом. Я поняла, что рифма убивает поэтическое слово. Вот, например, написал ты слово «морковь» и тебе теперь обязательно нужно что-то на «овь — бровь, кровь… Рифма тянет за собой рифму. И в некоторых случаях это хорошо — помогает найти новые смыслы. Но чаще выходит, что стихотворение мы не пишем, а составляем искусственным образом — подбором рифм.
В Песне песней Соломона есть такие строчки: «Положи меня, как печать, на сердце свое. Как перстень на руку твою. Ибо крепка, как смерть, любовь». Эта фраза написана на древнеарамейском, но на какой язык ее не переведи, она везде будет поэтичной. В ней нет рифмы, ритма, но есть поэзия образа, и она не убиваема. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из нас сможет сказать фразу, которую, пусть она даже будет растиражирована в интернете, вспомнят хотя бы через три-пять тысяч лет.
Так я поняла, что для меня важнее поэзия образа. Сейчас пишу верлибром, и многие обвиняют меня за то, что стиль у меня непонятный и рваный. А я зачастую, даже если по привычке начинаю говорить стихами, намеренно ломаю слог, чтобы не было рифмы, чтобы она не тянула лишние смыслы и я выражала те образы, которые хочу выразить. Для меня в рифмовании нет поэтичности, хотя есть много авторов, для которых рифма естественна, и в ней они могут выражать мысль без лишних смыслов. Например, Виктор Кириллов — этакий современный поэт деревни, и у него очень богатые образы и такие прекрасные стихи! И все классически правильно зарифмовано и выверено.
Как-то я была среди членов жюри одного поэтического конкурса. Состоял он из нескольких раундов, в одном из них нужно было придумать стихотворение на одну из строчек Бродского. И я наблюдала следующее: молодые поэты, которые просто рифмуют слова, тем самым создавая бессмысленные произведения, на строчку Бродского написали хорошее стихотворение. Это говорит о том, что они умеют рифмовать, владеют неплохим набором слов, но не сочиняют стихов, потому что у них нет поэтичности момента.
***
Мы будем вечны
в вечном городе,
в запахе
кофе с лимоном,
в полоске
закатного света
на каменном полу
тесного
бара.
Как прекрасна
эта музыка,
как прекрасны
языки,
которых мы
не выучим никогда.
Какой-то чудак
идет по улице
и поет,
старые трамваи
звенят как браслеты
на руках римских
красавиц,
рыжие ладони
кленов
тянутся
к нам.
Мы будем вечны
в вечном городе,
на атомы,
на атомы
рассыпемся
и улетим в космос,
чтобы там
бесконечно
блуждать от звезды
к звезде.
(Рим)
— Научиться рифмовать можно, а писать стихи — нельзя…
— Думаю, и научиться писать можно. Талант и творчество — это процесс, который усиливается и тренируется, и если начать заниматься с детства, учить видеть красоту, то человек будет поэтичен во всем, чем бы ни занимался. Например, мне очень нравится московский художник Дмитрий Иконников — он совершенно восхитительный, просто космос! И очень поэтично смотрит на мир. У него есть картины и словесные зарисовки. И не выставляйся он как художник, мог бы стать неплохим писателем.
Или еще один пример — Кузьма Петров-Водкин. Знаете, почему у него такая странная фамилия? Он был из семьи потомственных самогонщиков. И судьба ему говорила: сдохни под забором! Единственное, о чем он мечтал —рисовать вывески. Но ему повезло — достался в мастера маляр, который сказал: «Ты знаешь, есть такая штука — искусство. Есть художники, которые не просто малюют вывески, а рисуют картины». И это его поразило! Он сошел с ума от идеи, что можно заниматься творчеством. Всю жизнь он много читал, занимался музыкой, прекрасно играл на скрипке, писал приличные пьесы, которые ставились в Питере, стал гениальным художником и создал совершенно шикарные книги про искусство. То есть максимально развил свое творческое начало. У него были периоды метания, когда он не знал, чем ему заниматься конкретно, но все равно возвращался к живописи, хотя мог быть и музыкантом, и писателем.
Думаю, любой человек, который восприимчив к красоте, может стать поэтом. Но для этого нужно очень много читать и быть честным по отношению к самому себе, чтобы уметь критически оценить то, что делаешь.
— Как считаете, у вас это умение есть? И есть ли люди, мнению которых вы доверяете?
— У меня были прекрасные учителя по литературе, которые многое мне открыли и которые тормозили меня, если я писала какие-то совершенно чудовищные вещи.
У меня есть учитель сегодня — Геннадий Мартович Прашкевич. Ввиду своей занятости он не сидит над моими текстами и не говорит, что и как делать, но ориентирует на определенные высоты. И я знаю, что его похвала стоит всего золота мира. Если он сказал, что вещь достойная, то это действительно так. А если говорит, что какое-то стихотворение не удалось, то, даже если мне и всем вокруг оно очень нравится, я уберу его и пусть оно полежит до того момента, пока я не пойму, почему он сделал такой вывод. Мнение Геннадия Мартовича для меня — профессиональный ориентир. Именно благодаря ему я начала заниматься творчеством серьезнее и, наверное, поверила в то, что мои стихи можно кому-то показать. Когда у меня появилось что-то достойное, я присоединилась к проекту Геннадия Прашкевича и Алексея Гребенникова — литературному порталу «Белый мамонт».
Еще у меня есть несколько знакомых поэтов, которые пишут интересные стихи, и мнение которых для меня важно. Например, Андрей Корчевский. Сейчас он живет в США, активно издавался на издыхании Советского союза, даже записал пластинку — «Антология русского шансона времен революции», он музыкант и исполнитель песен. Андрей меня строго вычитывает, какие-то моменты правит, и это помогает мне расти.
А есть моменты, когда я уже сама перерастаю свои стихи. Да, они уже выложены в интернет и где-то напечатаны, но теперь понимаю, что это стихотворение очень слабое и лучше его не демонстрировать. Может, конечно, его кто-то найдет и меня раскритикуют, ну что ж — критикуйте, я вся — на поверхности. Это, кстати, хороший способ избавиться от гордыни.
***
Расскажи мне, пожалуйста,
как будем мы счастливы, когда
август обнимет нас тепло
в конце неласкового лета,
и воздух будет пропитан
надеждой на лучшие времена,
и большая вода
качнется зеркалом синим
в рамке гранитного
парапета.
И в день, когда
полетят облака,
покидая легко
все,
что было им дорого, мы ли
научимся ждать,
и проходить
по поребрику до угла,
и рисовать,
и петь,
и говорить то,
чего еще
не говорили?
(Санкт-Петербург)
— Стихотворение удалось, когда…
— Когда я читаю его и нахожу смыслы, которые изначально не вкладывала. Начинаешь творить в состоянии вдохновения, а потом не веришь, что мог такое создать. Иногда читаю и думаю: «Да нет, не могла я такое создать. И слова какие-то не мои»…
Первое стихотворение написала лет в 10:
А у звезд не бывает морщин,
В темноте вечно юны они,
Свет и вечность подарены им,
И от нас они далеки.
— Планируете выпустить сборник своих стихов?
— Я победила в конкурсе им. Ольги Бешенковской и в качестве приза в Германии будет напечатан сборник моих стихов. На русском языке. Иллюстрирует его потрясающий новосибирский художник Виктор Савин. Это очень образованный, начитанный человек, у него поразительная стилистика образов. Было очень волнительно просить его проиллюстрировать мой сборник. Во-первых, потому что идешь к такому человеку. А, во-вторых, потому что проект некоммерческий. Виктор попросил меня собрать книгу и отправить ему. И если бы мои стихи ему не понравились, то 100% или даже 102%, что он бы отказался от сотрудничества. Когда увидела первые идеи графики, была счастлива! Иллюстрации — просто космос! Сейчас, когда Виктор присылает мне PDF страницы, чтобы вычитала на предмет ошибок, я пролистываю стихи и часами разглядываю картинки. Думаю, когда книга выйдет, буду говорить: это буквы — это не интересно, а тут картинки — смотрите как красиво!
Что посмотреть, почитать и послушать
Посмотреть: фильм «Сладкий и гадкий», натюрморты Кузьмы Петрова-Водкина.
Почитать: «Пространство Эвклида» Кузьмы Петрова-Водкина, «Крейцерова соната» Лев Толстой.
Послушать: Сергей Рахманинов, группа Dire Straits.
Текст: Татьяна Бушмакина.
Фото: Алексей Епанчинцев.
